Стихи иером. Аверкия, ч. 3

МЫСЛИ НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ

Поганых чудищ много порубили
герои сказок, откровений, былей.
Но думаю они не разлюбили
беснующихся, стонущих рептилий.

С грехопадением пробралось в мир поганство.
В глубинах наших затаилась мерзость.
Борьбой со злом наполнилось пространство.
Пространнейшая пропасть бед разверзлась.

Любить созданья в сей коросте гнойной-
великое священное искусство
души молитвенной, раскаянной, спокойной,
очистившей свой разум, волю, чувство.

Как обойдёшься без поганых вёдер?
Чтоб чище стать – выносим нечистоты.
Пораненный в бинтах, в зелёнке, в йоде –
поганых вирусов боимся мы работы.

Поганки выбирая меж грибами,
научимся мы в мыслях разбираться.
Не всё услышанное, читанное нами
безвредно может в сердце оставаться.

Князь Дмитрий на Дону с ордой сразился.
«Ордой поганой» – в летописях скажут.
Но даже те, кто за Мамая бился,
в Адаме тоже – родственники наши.

Согнали, приказали, заплатили,
наобещали, припугнули грозно.
Теперь лежит Ахметушка в могиле.
Жена Айгуля зарыдает слёзно.

Айдар, Айбек – сынки, отца заждавшись,
пойдут за юрты спрашивать проезжих-
не видели ли. После, разрыдавшись,
ударят плёткою дурную весть принесших.

А воин русский, меч от крови чистя,
помолится об им убитых ныне.
В поганом нехристе, в безбожнейшем фашисте
он видит искорку божественной святыни.

С веками происходит примиренье.
Давно родными стали нам татары.
Народ наш грешен, но спасёт прощенье
всех бывших лишь орудьем Божьей кары.

 

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО РОССИИ

Щемящей грустью наградила даль
моё неповоротливое сердце,
в него любви повесили медаль,
мерцающую с частотой два герца.

«Щемящая» – от слова «прищемить».
Как застревает палец между створок,
так нас сдавило «быть или не быть»
и прочих неподъёмных мыслей ворох.

Сдавили две великих красоты-
небесной сини, океанской шири.
На месте прищемления – кресты.
Нам ими грудь украсили, расшили.

Сдавила обстоятельств череда-
обиды давят, давят и обеды.
Так много ссадин принесла беда.
Так тяжела тщеславному победа.

Сдавили русских Запад и Восток.
А юг и север довершали муку.
Когда отбудем ущемленья срок –
мир призовёт Москвы гонимой руку.

Саднит, болит, горит, кричит душа.
Но только размыкаются тисочки-
окажется жизнь страшно хороша.
Бьют молоточки радости в височки…

Военных украшают синяки,
как синие озёра мирозданье.
Страдав, создать империю, стихи –
бездомных душ домашнее заданье.

 

ВОСПОМИНАНИЕ ОБ АВАРИИ 16 АВГУСТА 2008 ГОДА

В моём пути была авария.
Железо от железа скорчилось.
Уменье видеть, разговаривать
уменьшилось, но не закончилось.

Кровь пролилась не за великое,
но всё же ради обновления.
Траву сухую с повиликою
скосило вихрем торможения.

Сбежались зрители, виновники
незримые, а также зримые.
Вертелся шар земной неновенький.
Почувствовали боль любимые.

Прохлада утренняя августа
смягчала жар разгорячённости.
Речушка жизни пела радостно,
пробив болото обречённости.

Потом уж скорая с милицией
умножили весёлость выживших
работой над страховкой, лицами,
от грани погребенья прибывших.

Жизнь – состоянье аварийное
Всё мнётся, трескается, рушится.
Мир – топь акульно-малярийная,
пожар, что никогда не тушится.

Поэтому воспримем трепетно
свой каждый шаг без переломности.
А в час, в который смерть отмерена,
вздохнём про райские бездонности.

Преображенье – вещь привычная
для жизни тайнами струящейся.
Вот тьма, вот клеточка обычная,
вот эмбрион… вот сын учащийся.

Лицо, что так обезображено
то гневом, то тоской, то водкою,
вдруг милостью обеззаражено,
украшено улыбкой кроткою.

Пустырь загаженный, заброшенный
стал садиком трудами дедушки.
Плешивый пёс неуничтоженный
возрос в красавца у соседушки.

Дома’ со смрадом, с тараканами,
со стенками в подтёках ржавчины,
с поломанными напрочь кранами
почти в дворцы переиначены.

Речь неприличная, жаргонная,
такая – хоть иконы вынеси
болезней «сваркою аргонною»
очищена от адской примеси.

А как чудесно стало семечко
подсолнухом, арбузом, тыквою.
Потерпим небольшое времечко.
Всё переменится молитвою.

Страна с закрывшимися храмами,
с сердцами хмурыми, закрытыми
отцами добрыми и храбрыми
влечётся к Свету через рытвины.

А дальше смерть-преображенница
всех сделает иными, новыми.
Нас мелет жизненная мельница,
чтоб быть нежёсткими, готовыми.

Поэтому на праздник в августе
попросим в мудрой сокрушённости
преображающей всеблагости,
всерадостной преображённости!

 

НА ДЕНЬ ПАМЯТИ ВЕЛИКОМУЧЕНИКА ЦЕЛИТЕЛЯ ПАНТЕЛЕЙМОНА

Много в человеке есть
точек боли – кочек счастью.
Так прижмёт – не встать, не сесть,
не одеться, не поесть,
трудно двинуть каждой частью.

Не болеет ангел. Зверь
лишь немного перед смертью.
Мы ж – круговорот потерь,
то потей, то пульс померь,
то терпи, как зубы сверлят.

Всюду белые халаты,
вереницы из больниц,
переполнены палаты,
перетрачены зарплаты
на врачей из-за границ.

Ранит пища, ранит холод,
ранит лёжка, ранит бег,
ранят змеи, ранит голод,
ранит потрясений молот,
ранит близкий человек.

Боли мозга, боли почек,
боль ушная, боль зубов.
Где найти такой цветочек
для заварки, для примочек,
чтобы всякий стал здоров?

Да не просто боль… То слабость,
то сморкание, то зуд,
то удушливая тяжесть,
то ещё какая гадость
нас настойчиво грызут.

Это школа, это битва,
это милость, это крест.
Грех срезает боли бритва,
бьёт гордыню страха бита.
Близок в вечность переезд.

Пантеле’ймон исцелитель
вмиг умеет исцелять.
Но придёт как примиритель,
исправи’тель, научитель
боль сокровищем считать.

 

НА ДЕНЬ ПАМЯТИ СВЯТИТЕЛЯ ТИХОНА ЗАДОНСКОГО

Святитель Тихон кроток стал, трудясь
в прополке сердца, перепашке мысли.
А нас накрыла осужденья грязь,
обидчивости помыслы загрызли.

Так трудно раздраженье прекратить,
рассерженности сократить продлённость.
Гораздо проще тигра укротить,
залить печи плавильной раскалённость.

Мне б научиться, выдержав удар,
подставить щёку толстую другую
без колебаний, словно под загар,
с улыбкою, как будто к поцелую.

 

УСПЕНИЕ

Сон – послерайский дар, желанный частый гость,
съедающий треть времени деяний,
сомнений, испытаний, расставаний,
уменьшивший обиду, скуку, злость.

Сон – продолженье сказок для детей.
Для взрослых – перерыв печальной драмы.
Спиртного литры, димедрола граммы
зовут его вернуться поскорей.

Сон праведных молитвен, краток, чист,
исполнен утешений, откровений.
Сон грешных безнаказанность хотений
изображает ярко, как артист.

«Сон» – говорят, когда приходят вдруг
любимый человек, богатство, слава.
Всё наяву – непрочная забава,
бегущая, как струйки вод из рук.

Сон – диссонанс борьбе, войне, весне.
Он ближе осени, молитве, пенью птицы.
Как многие хотели б упроститься,
сродниться деревенской тишине.

Успение есть сон, но сон иной,
врачующий дурное беспокойство,
предсмертный ужас, лишнее геройство,
болезненность бессонницы земной.

Ни Богородица, ни Сын Её не спят,
ведь люди-в путешествии опасном,
в нашествии напастей ежечасном,
в них бесы совесть усыпить хотят.

А в жизни будущей уже не будет сна,
не смолкнет сердце. Новые мгновенья
наполнятся любви, благодаренья.
Мысль станет неколеблемо ясна.

Пока ж «Спокойной ночи, малыши!»
– нам скажут ангелы, чей возраст за семь тысяч.
Им хочется отечески нас высечь
за сонный день расслабленной души.

 

СПАС НЕРУКОТВОРНЫЙ

Икона «Спас Нерукотворный»
висит над письменным столом,
врачуя ум мой непокорный,
хотящий зло исправить злом.

Зачем с неправдою сражаться
упрёком, спором, кулаком?
До сердца можно достучаться
стихом, мелодией, цветком.

Творить с молитвою дал людям
Творец, распятый на Кресте.
Мы – некрасивые так любим
прикосновенье к красоте.

Творим премудрых строчек ворох,
творим венцы, ларцы, дворцы,
вино, сметану, масло, творог,
рояли, скрипки, бубенцы

Творим рубанком, поварёшкой,
кувалдой, скальпелем, резцом.
И понимаем понемножку
мысль, заключённую в псалом:

«Ты дело рук наших, исправи!» –
взывал ко Господу Давид,
познав, что слово весь Израиль
перекуёт, преобразит.

Но если слово рукотворно
– творенье только наших рук,
зажатых часто в лапах чёрных,
то смертоносно, как недуг.

Оно разрушит поколенья,
соблазнами наполнит мир,
подбросит в пе’чи войн поленья,
все силы выпьет, как вампир.

Поэтому пред всяким делом
попросим Божью Благодать
всем нашим искажённым телом,
всем нашим мозгом недозрелым,
всем нашим сердцем недоспелым
ежесекундно управлять.

 

ОБЛАКА

Пролетали, сокрывая солнце,
как разнообразные века,
как рыбёшки в озере на донце,
как святые мысли – облака.

Облики, обетованья видя,
писанные кистью ветерка,
в Греции, Египте, Атлантиде
полюбили люди облака.

Облачаясь в белые одежды,
возвращаясь в дом издалека,
сохраняя чудные надежды,
для сравненья брали облака.

Обеленье снегом, одожденье,
появленье на жаре тенька,
Вознесенье и Преображенье –
всюду пригодились облака.

Облака рассвета и заката,
ночи и полудня хороши.
Все они поют, зовут куда-то
часть отмытую запачканной души.

Обелиски тем, кто без надгробья,
обличенье тем, кто в землю врос,
Богословия сердечного пособья,
заменители апостолам колёс –

вот что вы, прекрасные скитальцы.
Перелёт в Москву, с земли уход
к вам приблизят. Осязают пальцы
Облако невызревшее – лёд.

Головой своей холодно-скользкой
ощущаю, что война близка.
Жар событий обернётся пользой –
льдины превратятся в облака.

 

ОПЯТЬ ЛИВЕНЬ В АЛМА-АТЕ

Для кого-то что-то становится чем-то.
Для кого-то преображается в что-то.
Вот туча, приехавшая из Чимкента
для метео-, фото-, стихо-отчёта.

Дождик становится твёрдым препятствием
для собирающихся в походы,
предурожайным малым предсчастием
для посадившего огороды.

Дождик преображается в лужи,
в липкое месиво с глиной в соавторстве,
в капельные настекольные кружева,
в необъяснимые приступы радости.

Дождик становится гриборастителем,
слизнепитателем, пылесмывателем.
Вечером будем смотреть за развитием
всходов, обвалов, тревог обывателям.

Дождик преображается в радугу,
выше трёх тысяч – в градинки, в снежинки,
в регулировщика, что хоть нена’долго
приостанавливает машинки.

Дождик становится строчками, нотами,
пятнами серыми сюрохудожников,
мэра столичного грустью, заботами,
поводом к хвастовству внедорожников.

Дождик преображается в ягоды,
гроздья, колосья, початки, фасоленки,
в банщиков выгоды, странников тяготы,
для недолеченных, слабых особенно.

Каждый из нас преображается, становится…
Иногда обезображивается, срывается.
Душа человека-великая сановница,
но порой с бомжихами напивается.

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Баю-баюшки-баю…
Мир у бездны на краю.

Всё качается слегка.
Так кончаются века.

Зуб качается в десне.
Ветки бьются на сосне.

Качка вновь кораблик бьёт.
Турбулентность-самолёт.

Укачал автобус нас.
Столб качнулся. Свет погас.

Баю-баюшки-баю…
В темноте сплошной стою.

Вот колышется река.
Вот колеблется рука.

Взволновался океан.
Закачался Эрдоган.

Брат качает с сайтов чушь.
«Накачался» Веркин муж.

Разкачался и упал.
Жижу лужи расплескал.

Баю-баюшки-баю…
Кто-то плачет. Я пою.

Под шуршание зверька.
Под жужжание жука.

Мать качала на руках.
Жизнь носила на пинках.

Не устанут нас качать
суета, печаль, печать.

Где-то бритые качки
всех бодают, как бычки.

Баю-баюшки-баю…
Безмятежие в раю.

Покачаемся пока.
Слабость? Надо кофейка.

 

НА ДЕНЬ ПАМЯТИ КАЗАНСКОЙ ИКОНЫ БОГОРОДИЦЫ

«Казанская» зовут одну бомжиху,
отдрайщицу огромных казанов…
Добавив к плову жгучую аджику,
сидят потомки смелых казако’в,

упорных турков, методичных немцев,
казахов радостных, исчезнувших хазар.
Весь город шумный, если присмотреться,
похож на закипающий казан.

И думает в восторге эта Валя,
смывая жир говяжий кипятком:
в казан страны великой накидали
народности сырые, но потом

уменьшились их горечь, гордость, жёсткость,
тепло взаимное и Божие впитав.
Огнём страданий истребилась косность.
Переварился ядовитый нрав.

Приправ чудес и соли христианства
добавлено Господнею рукой,
заселены бескрайние пространства
доваренными горем и войной.

И, бросив тряпку, в маленькой подсобке
Валюша пред Казанской предстоит.
Лютует дождь, поленья тают в топке.
Сознанье удивлённое молчит.

А Матерь Божья, выслушав моленье,
идёт следить, чтоб в казанах скорбей
переварилось наше поколенье
в безпримесных, в безгнилостных людей.

2012-2016, с. Коктал

 

Возьму Казанскую икону,
перед закатом несказанным
перекрещу речушки, склоны,
сады с величьем первозданным.

Благословлю овечек, куриц,
уставших псов, весёлых кошек,
ряды разноплеменных улиц,
отряды неотступных мошек.

Потом, на север обратившись,
иконой осеню Россию,
чтоб спящие непомолившись
во сне прощенья попросили.

А те, кто злы перемолившись,
преодолели эту крайность,
к молитве детской возвратившись,
любви узнали многотайность.

Чтоб страх не победил солдатов,
детишек ложь, богатых праздность,
американство депутатов,
студентов блудности заразность.

Потом перехожу с Казанской
к окну восточному молиться,
чтоб Божий свет в стране китайской
мог безпрепятственно пролиться.

Крещу воздушные пространства,
где полны риска самолёты,
а проходящие мытарства
ждут состраданья хоть кого-то.

Крещу всё то, что под ногами
– корней сплетенья, змей, шахтёров,
страдальцев ада, сходных с нами
обильем вздохов и укоров.

Незримо лечит Богоматерь
все неисправности творенья,
обходит тайно на закате
неисцелённые селенья.

 

НА ДЕНЬ СВЯТОЙ ОЛЬГИ

Любая женщина от Кубы до Китая
была б как Ольга – мудрая, святая!

Ходила б в благородных ризах в храм,
носила б милостыню к нищенским домам.

Любила б всех, Христа несла б всему,
врачуя глупость, прогоняя тьму.

Не все в день Ольги приняли её
в своё жильё или в своё житьё.

Как примут Ольгу Ольги-иудейки?
Как примут Ольгу Ольги-чародейки?

Как примут Ольгу Ольги-мусульманки?
Как примут Ольгу Ольги-протестантки?

Как примут Ольгу Ольги-атеистки?
Как примут Ольгу Ольги-индуистки?

Но всё равно она заходит к ним,
к уставшим соименницам своим.

Равноапостольный коснётся се’рдца взгляд
И две души, вздохнув, заговорят.

Ведь сердце доброе, но сверху на добро
сложили славу, спешку, серебро.

Святая Ольга, где-то там внутри,
найдёт в них христианок до зари.

Подарит щедрой княжеской рукой
молитву, утешение, покой.

Разрушится уныния тюрьма.
Воздвигнутся надежды терема.

Святые здесь, святые не молчат.
По матерински в совесть к нам стучат.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8