Родненькие места есть у каждого. Милые и любимые. В них много пережито. Здесь Бог говорил с нами красотой и разными событиями. Гора Талгар, город Талгар, речка Талгар. Возле них прошли мои детство и юность. Прошли. Или я их прошёл, как необходимые предметы жизненной школы, как опасные широты сердечного плавания.

В 1971 году мои дедушка с бабушкой купили дачу в Талгарском ущелье в 200 метрах от речки Талгар. В 1972 году посадили здесь яблоньку сорта “летний лимон” в честь моего рождения.

Яблочки на ней созревали первыми и звали к размышлениям о том, что мальчика Сашеньку, Санятку, Сашатку, Санечку (дедушкино словотворчество) посадили на Земле в одно время с этим деревом, что я выжил, укоренился, принялся и может быть тоже принесу какие-то плоды, удобряемый любовью, поливаемый слезами моих родных.

Над дачей высилась двугорбая гора Верблюд – место цветения марьи коревны, маков, тюльпанов, ирисов, шиповника и моих первых походов.

Река летом пугала нас. Она селеопасная. Нас окружали следы её буйства – покорёженные мосты, разбитые дома, глубокие промоины, огромные камни. Размер самых больших камней, принесённых грязекаменным потоком, несущимся со скоростью около 200 километров в час, равнялся  размеру одноэтажного домика.

Вообще всё ущелье было покрыто камнями большими и маленькими. Брошенная горстка речной гальки долго рикошетила по валунам, как будто мы попали под пулемётную очередь. Из двух камушков и сухой былинки получался танк. Создав с другом Васей две танковых армии, мы начинали перестрелку. Мальчики должны готовиться к войне и генеральству. Ещё интересно бросать камни с обрыва, а ещё интересней собирать красивые разноцветные камушки в коллекцию.

Наша дача стояла на камнях, засыпанных слоем плодородной земли. Это очень важный символ – облагораживание, обжитие, украшение мест отгремевших катаклизмов. В июле уровень воды сильно поднимался. Она становилась коричневой и с грохотом несла по дну камни. Иногда над дачами летал вертолёт, с которого через громкоговоритель неслось: “Товарищи дачники, угроза схода селевого потока! Просим вас покинуть дачи!”. Я в страхе бежал к родным, убеждая их послушаться предупреждения, также, как сейчас убеждаю прихожан помнить грозные евангельские предупреждения. Мне отвечали: “Делать им нечего. Летают тут. Предупреждают. А у нас два выходных всего.” Мы оставались. Ночью ничто не мешало ребёнку слушать рокотание воды, скрежетание камней, гул ветра. В воображении  рождались жуткие картины схождения сели на наш домик. В снах сель превращался в цунами или всемирный потоп. Такие сны снятся мне до сих пор. Может это наши праотцы Ной и Иафет показывают мне то, что они видели из ковчега?

Много чудных дней было на даче. Проносятся воспоминания.

Ласковые и трудолюбивые бабушка Полина и дедушка Николай. Грибные походы. Букеты подснежников для мамы. Сбор яблок с самой верхушки. Прополка моркови. Купание в реке. Чайные вечера. Поездки к чабанам, лесникам, гидрологам. Пешие паломничества в храм святой великомученицы Параскевы. Чтение творений святителя Игнатия в саду. Дача оторвала меня от города. Речка Талгар и гора Талгар подтолкнули к монашеству страхом и красотою. Намного позже я узнал, что всего в пяти километрах от нашей дачи был монашеский скит в Монаховом ущелье, возле речки Монашки – западном притоке реки Талгар. Там духовно трудился святой преподобномученик Пахомий (Русин) – сомолитвенник святых преподобномучеников Серафима и Феогноста Алма-Атинских и другие иноки.

Господь послал нам на праздник Крестовоздвижения испытание и избавление. Мы впятером пошли  в это священное ущелье для воспоминания подвизавшихся здесь кротких друзей Христовых и созерцания горной осени, чудесной проповедницы непостижимого величия Божия. Мы это – иеромонах Геннадий, пасечник Евгений, учительница Галина, учительница Елизавета и я. Мы прошли в верховья реки Монашки, раз двадцать переходя по камням и брёвнам с берега на берег. По краям нависали величественные скалы с оранжевыми и жёлтыми “флажками” урюка. Осмотрели пещеру, где, по преданию, была церковь. Послушали шум водопада и поднялись на перевал, с которого открылся вид на любимый и подвиговдохновительный пик Талгар (высота 4979 м). Галина сильно утомилась, и мы решили на обратном пути разделиться. Отец Геннадий и Евгений пошли обратно по Монахову ущелью, забрав рюкзаки. А я с девушками намеревался спуститься в Талгарское ущелье, где тропинка легка и приводит быстро к асфальтированной дороге. Я перепутал тропинку, так как шёл там впервые, и мы прошли далеко по хребту на север. Поняв, что в Талгарское ущелье мы не попадём, решили спуститься напрямую в Монахово ущелье. Слева и справа были отвесные скалы. Мы спускались по крутому травяному склону. Галина Николаевна внезапно не удержалась и быстро покатилась по склону на спине. Чудо, что она не разбилась о камни и смогла остановиться. Со стороны казалось, что она уже вся переломалась, но в результате у неё не оказалась даже царапин.

Только легкие ушибы, даже не поколебавшие весёлого расположения духа. На нашем пути возник скальный барьер. С большим трудом мы сползли по скальной расщелине вниз. Путь обратно оказался закрытым, расщелина была без веток и уступов. Пройдя ещё метров пятьдесят, мы увидели обрыв и поняли, что оказались в каменном мешке. Непроходимые скалы окружали нас с трёх сторон, а впереди была пропасть. Склон был очень крутым и только у скалы была небольшая ровная площадка, где можно было сидеть. Смеркалось. Ноги гудели от усталости. Что происходило у  меня в душе трудно описать. Богооставленность. Сомнения в промысле Божием. Страх перед холодом, камнепадом, зверями. Предощущение смерти. Предчувствие сумасшествия. Боязнь, что происшедшее – результат прелести. Истерика от невозможности предупредить близких. Ужас ответственности за две души, которые я подвёл к краю пропасти. Но эти две учительские души не собирались унывать, читали акафисты и пытались  вывести меня из шокового состояния напоминанием недавней проповеди Онуфрия, митрополита Киевской Руси: ” Почву под ногами христианина можно сравнить с болотом. Нам необходимо постоянно трудиться, двигаться вперед, ведь если стоять на месте, то можно гарантированно утонуть. Сам того не замечая, христианин будет опускаться все ниже и ниже, пока не захлебнется в собственном окамененном нечувствии. Таково свойство времени покоя. Это касается как мирян, так и духовенства. Внутри все незаметно прокисает. Скрипит, как старая половица, утреннее и вечернее бездушное молитвенное правило. Скрипит не смазанная благодатью душа, а потом умирает, как “чахоточная старуха”.

“То, что мы переживаем сейчас, это, на самом деле, процесс роста и возмужания. Зона комфорта никогда не дает динамики роста. Это касается любой системы, какая бы она ни была. Рост возможен только в труде и сложной обстановке, в самых неблагоприятных условиях. Тогда открываются внутренние резервы, приобретается новый опыт.”

Эти слова мы читали в машине по дороге в горы, но не думали, что это Господь укрепляет нас перед искушением устами Блаженнейшего.

Итак, Галина и Елизавета стали читать акафист Архангелу Михаилу, а я еще несколько раз попытался взобраться на скальную гряду. Бесполезно. Неожиданно мы обнаружили, что в месте нашего заключения есть мерцающие включения сотовой связи. Нам удалось дозвониться к родным и близким. И вот тут началось! Родственники вызвали МЧС, сообщили в молитвенные группы соцсетей по всему миру. За нас молились Иерусалим, Афон, Грузия, Болгария, Троице-Сергиева Лавра, многие другие монастыри и храмы. Потом мы узнали, что самые чуткие не спали всю ночь, молясь и переживая. Некоторые дали Господу обеты. Какие? Точно не знаю. Одна благочестивая женщина, легко одевшись, молилась ночью в саду, прося Бога перенести наше замерзание на неё, а нас согреть. После такой молитвенной волны будет очень стыдно оставаться плохим человеком. Несколько алма-атинских друзей приехало в горы помогать спасателям нас найти. Но найти нас оказалось делом очень сложным. Две бригады эмчээсников и добровольцы всю ночь и утро прочёсывали склоны, но так и не нашли, хотя я словесно довольно точно описал наше местонахождение (геоданные не отправлялись из-за слабой связи). Мы слышали вдалеке голоса людей, лай собаки и кричали в ответ. Кричали с перерывами всю ночь, но шум реки и скалы сильно заглушали звук. Душа кричала от осознания своей немощи и испорченности. Тело тоже кричало, потому что у нас не было спичек, еды, сил, соответствующей одежды. Но сначала мы строили радужные мечты. Вот сейчас прилетит вертолёт, приедет вездеход, придут силачи спецназовцы и мы окажемся в тёплом домике за чашкой горячего чая с тортом. Но ведь это был день Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. Утром я служил раннюю литургию и в проповеди сказал, что Крестовоздвижение – это день, когда хорошо бы примерить на себя мысленно всё самое скорбное, что может нас ожидать в будущем: пытки, холод, голод, онкологию, уход из жизни любимых людей, гонения, войну, смерть. Представить и начать молитвенно готовить своё сердце к этим испытаниям, укрепляясь воззрением на Распятого Господа нашего Иисуса Христа. А теперь моё сердце съёживалось, трепетало, смущалось, но и каялось, посматривая на циферблат, говоривший, что до рассвета осталось ещё одиннадцать часов. Девушки вели себя, на удивление, мужественно и оптимистично. Мы прочитали полное Богородичное правило, отслужили длинный молебен, совершили вечернее правило и другие молитвы. Усердно молились о всех страждущих в эти часы – заключённых, умирающих, убиваемых, мучимых страстями, замерзающих, голодающих, отчаявшихся. Каждый из троих высказывал предположения – за какие грехи он оказался здесь. Получилась очень глубокая исповедальная беседа. Я, попросив прощения через сообщения, помирился с человеком, с которым поссорился и не разговаривал уже два месяца, заблокировав его везде. Периодически дозванивались друзья, давали советы. Запомнился самый “утешительный”: “Если вдруг ночью придут волки, шакалы, рыси, барсы, медведи, кабаны, то надо стать спиной друг к другу и смотреть всё время в глаза зверей и громко орать, они этого боятся. Ещё надо заготовить палки для обороны.” Из зверей никто не пришёл, хотя вой в отдалении и шорохи вблизи мы слышали. А холод не зверствовал по молитвам молящихся за нас. Мы сидели или полулежали на нашем уступчике. Девушкам даже удалось заснуть. Я всю ночь читал вслух Иисусову молитву, было холодно, но вполне терпимо. Потирания рук, одетых в запасные носки вполне хватало для поддержания настроения, которое с каждым часом всё улучшалось. Кстати, эти носки были подарены именно той женщиной, которая ночью вышла в сад, прося Господа облегчить нам холод.

Вышла луна. Покрикивали птицы. Ветерок играл опадающими листьями осин и берёз. Над нашими головами из контуров еловых ветвей ясно вырисовывался облик святого великомученика Георгия Победоносца на коне.

Наконец наступил долгожданный рассвет. Мы прочли утреннее правило, и я пошёл на разведку. Оказалось, что в скале, возле которой мы сидели, был маленький грот, а вверху его на высоте трёх метров отверстие, достаточное чтобы пролезть человеку. Сразу вспомнилась пещерка преподобного Иова Почаевского с каменным жёлобом, ведущим в неё. Рассказывают, что в этом лазе, по воли Божией, иногда застревают нераскаявшиеся худышки и проползают раскаявшиеся толстяки.

Первой мы вытолкали на свободу Елизавету Валерьевну, потом она шарфиком помогала вылезти Галине Николаевне и мне. Какая радость! Позади трудная ночь, впереди 5 часов пути до машины, а сердце ликовало и благодарило Бога за всё. Вскоре нас встретил мой давний друг – пик Талгар, а потом и остальные друзья. Отец Геннадий был с раной на виске, Евгений с выбитым коленным суставом. Они помогали нас искать. Интересно, что гревшиеся у костра, хорошо одетые и двигавшиеся люди замерзали, а мы, сидевшие у скалы и плохо одетые, почти не замерзали. Спасатели бросились нас обнимать. Спаситель хочет, чтобы все мы стали спасателями и этим спаслись. Мне радостно, что Господь помог нам не сломаться и продолжил цепочку чудес, происходивших со мною с самого рождения в Талгарском ущелье по молитвам живших здесь в 20-х и 30-х годах ХХ века мучеников и всех святых.

Иеромонах Аверкий (Белов)