Говорят, блаженная Ксения, проведшая многие дни своей жизни на Смоленском кладбище, часто ходила среди могил, повторяя странную фразу: «Кровь! Сколько крови!» Теперь нам понятен смысл этих слов. России предстояло умыться кровью, напиться крови, захлебнуться кровью в ходе революционного эксперимента, проведенного с планетарным размахом. Обычно о чем-то страшном, что пришлось пережить, люди говорят: «Это не должно повториться». Всматриваться в трагедии тяжело, разбираться в причинах и следствиях страшно. Лучше вот так, в порыве секундного ужаса, отвернуться от темы, тряхнуть головой, словно отгоняя страшное сновидение, и сказать: «Это не должно повториться».

Должно или не должно, это не нам решать. Если у исторического явления есть глубокие причины и если причины эти не то что не устранены, но даже не осознаны, то явление просто обречено на повторение. Вернее, люди обречены на повторное переживание однажды разразившейся беды. Вывод простой: хочется или не хочется, нравится или не нравится, но всматриваться в собственные трагедии и анализировать их придется.

Из всех виновных в революции, а как следствие – братоубийственной войне, репрессиях, гонении на Церковь, пока что названо только одно действующее лицо – интеллигенция. Она сама облегчила поиск виновных, поскольку слова осуждения прозвучали именно из уст ее лучших, прозревших посреди несчастий представителей. Интеллигенции ставится в вину ее безбытность, оторванность от народной жизни, филантропическая мечтательность. «Русскими быть перестали, западными людьми так и не сделались. Жар сердца истратили на влюбленность в чужую социальную мечту». Подобные «филиппики» в адрес профессуры, писателей и ученых можно продолжать и продолжать. Слова эти справедливы.

Революция стала плодом мысленного заблуждения, плодом уверования в ложь. А в любом народе функция переработки идей, различения добра и зла в области ума принадлежит не всем вообще, но представителям интеллигенции в первую очередь. Но справедливым будет заметить, что не на одной интеллигенции лежит тяжесть исторической ответственности.

Церковь Русская, то есть люди, ее составлявшие и наполнявшие, так ли уж свободны от ответственности? Неужели мы вправду думаем, что дело все в масонском заговоре, кознях германской контрразведки, пломбированном вагоне и прочем? Я лично так не думаю. Сама церковная жизнь наша в общих чертах несколько долгих столетий повторяла ошибки, свойственные интеллигенции. Церковь боролась за истину и противостояла лжи, видела надвигающуюся беду и предупреждала верных чад. Но делалось это не в стройном порядке и не единым фронтом. Борцы были похожи, скорее, на одиноких защитников Брестской крепости, воевавших до конца, и умирали за истину. Иногда их встревоженный голос и их подчеркнутое одиночество были до неразличимости подобны близкому к отчаянию одиночеству ветхозаветных пророков. Те кричали во весь голос и приходили в ужас от того, что их не понимали. Было подобное и в нашей истории.

Ну, а потом пришла беда. Пришла вначале так, что всем казалось: стоит завтра проснуться, и все будет по-старому. Но просыпались – а лучше не становилось. Становилось хуже, и уже боялись ложиться спать, а, уснувши, не хотели просыпаться.

Смерть стала привычной, голод стал обыденным, в человеке уже трудно было признать существо, сотворенное «по образу и подобию Бога». И полилась кровь. Мы далеки от мысли, что все убиенные и замученные святы. Голгофа убеждает нас в этом. Два злодея, одинаково наказанных за одинаковые злодеяния, висят по обеим сторонам от Безгрешного Иисуса. Оба рядом с Мессией, оба в муках заканчивают жизнь. Казалось бы, их загробная участь должна быть одинакова. Но вместо этого одному обещано в сей же день быть со Христом в раю, а другой вынужден разрешиться от тела и продолжить муку, теперь уже только душевную.

Само по себе страдание не спасает. И «если кто подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2Тим. 2:5). За Христа страдали не все. Кто-то страдал за свои грехи, кто-то платил за свои ошибки, многим пришлось платить за чужие ошибки и за чужие, столетиями накопившиеся грехи. Разобраться в этом хитросплетении судеб нам не дано – не под силу. Бог один знает все. Мы же, не зная все о всех, знаем многие имена людей, действительно умерших за Господа: тех, кто перед расстрелом молился; кто терпеливо переносил ссылки и тюрьмы; кто не озлобился; кто и по смерти жив и совершает чудеса. Это великая княгиня Елисавета, до последнего вздоха перевязывавшая раны тем, кто вместе с ней был сброшен в шахту под Алапаевском. Это Киевский митрополит Владимир, благословивший убийц пред своим расстрелом. Это архиепископ Фаддей, утопленный палачами (!) в выгребной яме. Это еще многие сотни и тысячи священников, монашествующих и мирян, с чьими жизнеописаниями стоит знакомиться, ибо они – мученики Господни, и знакомиться долгие годы, ибо много их.

Им во многом было тяжелее, чем мученикам древности. Те часто жили в ожидании гонений, внутренне готовились к ним, как к вполне реальному, а то и неизбежному исходу земной жизни. Наши же страдальцы в большинстве случаев и представить не могли, что их православное Отечество станет одним большим концлагерем, а некоторые еще вчера верующие соседи – палачами и предателями.

В войне немалую роль играет фактор внезапности. Обескуражить противника, напасть неожиданно почти всегда означает смять его ряды, обратить его в бегство. В духовной войне законы те же. Лукавый долго готовился и внезапно напал. Но смял и обратил в бегство далеко не всех. Даже те, кто не верил в катастрофу, не был к ней приготовлен, быстро избавились от иллюзий, поправили фитили в светильниках и приготовились к смерти.

***

«Вот ты попал в руки врага, – писал Сенека Луцилию, – и он приказал вести тебя на смерть. Но ведь и так идешь ты к этой цели!»

Красивая мысль, с которой трудно спорить. К смерти нужно готовиться всю жизнь. Только вот есть у красивых мыслей свойство улетучиваться при приближении настоящей боли, реальной угрозы, подлинного страдания. Да и народ наш, прошедший через огненное испытание, вовсе не принадлежал к школе стоиков, равно как и к любой другой философской школе. У терпения и мужества нашего народа иные корни – евангельские. Отсюда же та неистребимость народной жизни, которая неизменно возрождалась после жестоких испытаний до сих пор и обещает надежду на полнокровное бытие в будущем. Именно память о новомучениках и молитвенное общение с ними способны сообщить Русской Церкви особенную глубину и мудрость, необходимые для творческого решения проблем, стоящих перед лицом современности.

Мы представляем себе их лица на пожелтевших фотографиях, когда читаем в Писании о тех, что «замучены были, не приняв освобождения, дабы получить лучшее воскресение; другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу; были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча» (Евр. 11:35-37).

***

В отношении новомучеников можно совершить две страшные ошибки. Первая именуется преступным забвением, при котором никто особо не помнит о трагическом прошлом и живет так, словно ничего не случилось. Вторая ошибка более опасна, поскольку более похожа на истину. Назовем ее так: превозношение чужими заслугами. Это когда мы недрожащим голосом гордо заявляем, что, дескать, велика наша вера и Церковь наша велика (между строк подразумевается, что и сами мы велики), раз такие испытания пережили и перетерпели.

Почитание новомучеников не должно мешать оставаться вопросу: да как же это все могло произойти в православной стране?!

Это почитание должно совершаться с содроганием при мысли о величине страданий и масштабе гонений.

И еще один вопрос должен звучать коли не вслух, так в совести: а мы сегодня все ли правильно делаем? Не ждет ли и нас очередное огненное испытание? Ошибки наши не придется ли омывать своей кровью тем, кто придет после нас?

И лишь после того, как вопросы эти прозвучали, мнится мне, можно порадоваться. Ибо мы «приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех – Богу, и к духам праведников, достигших совершенства» (Евр. 12:22-23).

Протоиерей Андрей Ткачев

 

Проповедь на Евангельское чтение

Три раза в году, а сегодня – в первый, – на всенощном бдении поётся грустная песня, песня тоски и печали, песня скорби и горести. Песня изгнания. Мы с вами можем только догадываться, каково это: быть изгнанником, беженцем, пленником в чужой стране. Мы можем только догадываться, как это горько: смотреть в сторону горизонта, за которым в неведомой дали – родной дом. И можно только горько сетовать и жаловаться: «На рекaх Вавилонских, тамо седохом и плакахом, внегда помянути нам Сиона» (Пс. 136:1).

Эту горькую песню пел народ Божий в Вавилонском плену, куда он был уведён неприятелем по попущению Божию за предательство веры Отцов. За это время успели родиться и умереть множество людей, сменились целые поколения, появились на свет новые, никогда прежде не видевшие далёкой родины. Казалось бы, можно и привыкнуть, можно и отнестись к чужбине, как к своей новой родине. Однако из года в год, из поколения в поколение передавали матери своим детям эти слова: «Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя» (Пс. 136:5). И этой клятвой верности, этой надеждой на возвращение жил целый народ. Народ выжил, чтобы пройти трудный путь возвращения домой, чтобы вернуться и восстановить всё, что было разрушено и утрачено.

Так и сын, предавший своего отца, осквернивший свой дом и заблудившийся в чужой стране, однажды изнемог от греха. Распутная жизнь, она ведь в точности такова, как описана в этой притче: хозяин стада свиней, то есть диавол, – хозяин множества насилующих нас грехов, приставил нас ходить за этими своими похотями, за грехами своими, как несчастный блудный сын ходил за свиньями. И точно так же, как грех, обещая море удовольствий, всегда обманывает, всегда оставляет голодным, всегда только манит, но никогда не даёт обещанного, так и хозяин свиного стада, так и диавол, пошлёт тебя пасти своих свиней, но никогда не даст никакой награды за твои труды, никогда не удовлетворит твою похоть. Потому что он – «лжец и отец лжи» (Ин. 8:44).

И вот, как некогда блудный народ заплакал о грехах своих «на реках Вавилонских», так и блудный сын, оставивший своего отца, заплакал о далёком, о покинутом им, об осквернённом им доме. Он «встал и пошёл к отцу своему» (Лк. 15:20).

Подобно блудному сыну, мы понимаем, что наше сыновнее достоинство утрачено нами безвозвратно, подобно этому несчастному, мы надеемся на самую малость: каждый из нас просит только о малости: «прими меня в число наемников твоих» (Лк. 15:19). Только бы милосердие Божие впустило нас на родной порог.

Вот почему на грани Великого поста, собирая нас всех в долгую и трудную дорогу покаяния, Святая Церковь напоминает нам пением печальной песни, песни плена и унижения, где мы находимся, в какой трагической оторванности от нашего Вечного Дома, от нашего Бога мы обретаемся, бедные! Вот почему три оставшиеся воскресенья перед покаянной Четыредесятницей эти горестные припевы сопровождают каждое богослужение. Они звучат в наших храмах для того, чтобы и мы, как и блудный сын из евангельской притчи, пришли, наконец, в себя, увидели бы, в конце концов, каких свиней мы пасём, в то время как столько «наемников у отца моего избыточествуют хлебом» (Лк. 15:17).

И вот, когда мы будем слушать эту песню изгнания, когда мы будем петь её все вместе, попытаемся понять, что пост – это не просто время пищевых ограничений, но, прежде всего, это возвращение к Богу, ещё одна попытка стать другими. Такими, каких нас Бог задумал.

Священник Сергей Ганьковский

 

Причащаясь, мы похожи на играющих с драгоценностями детей

Святое Причастие очищает нас, как очищает Святой Дух. Через Причастие невозможно чем-то заразиться. Это как вынести на улицу какую-нибудь грязную вещь и оставить лежать на солнце. Солнечному свету грязь никак не навредит, напротив: солнце может выбелить одежду, сделать ее снова чистой.

Старец Иаков говорил, что однажды видел каплю настоящей Крови, когда причащался, а в другой раз – луч света, исходивший от Святой Чаши. А святой Андрей Критский, автор Великого покаянного канона, будучи ребенком, впервые заговорил после причастия – до этого он был немым.
Великий святой Иоанн Кронштадтский, причащая, творил множество чудес. Он с такой верой давал людям Святые Дары, что больные выздоравливали, приняв в себя Христа. Вот какая вера была у этого святого и у тех, кто исцелился.

А мы с вами, к сожалению, похожи – знаете, на кого? На детей, играющих с драгоценными камнями и не понимающих, что это.

Если бы мы по настоящему осознавали значение Божественной Литургии и Причастия в своей жизни, наша жизнь бы изменилась, в том числе и в собственной семье.

На Афоне мне рассказывали про одного монаха, который, причастившись, в течение трех дней после этого повсюду видел удивительный свет – в келье, в трапезной, над людьми. Этот свет он видел после одного причастия. Рассказывали мне и о другом человеке, который, приступив к Чаше с верой и благоговением, несколько дней после этого не чувствовал голода.

Ему просто не хотелось есть, он чувствовал себя сытым – как трое апостолов на Фаворе, когда они сказали Христу: «Господи, останемся здесь!» Когда тебе так хорошо, ты не ощущаешь голода. Вот что открывает нам Святое Причастие. Но мы не готовимся к нему должным образом и потому не в состоянии почувствовать всё это.

Если человек накануне вечером смотрит телевизор, а утром приступает к Святой Чаше, то он просто не в состоянии ничего понять.

И вместо того, чтобы сказать: «Хоть я и недостоин, но причастился!», он скажет: «Ну, причастился я, и что?»

Вот именно – что? Ничего. Раз не подготовился, то ничего и не чувствуешь.

Иногда можно услышать от некоторых людей: «Надоело ходить на Литургию!». Но для того, чтобы тебе что-то надоело, нужно сначала в этом разобраться, и только потом – говорить. А ты разобрался? Смог постичь абсолют в абсолютной степени? И так как Божественная Литургия – это Христос, получается, тебе надоел Христос.

Вот и выходит, что ты сам не понимаешь, что говоришь. И ты никогда не знал Христа. Потому что, если Его узнать, Он никогда не надоест. Ангелам ведь не надоедает славить Бога!

А жизнь в Раю – это непрестанная Божественная Литургия.

Литургия – это попытка пробудить нашу душу к славословию Бога. Она обращает душу к Небесам, уподобляя ее Ангелам, которые непрестанно восхваляют и воспевают Господа, и им это не надоедает. Они славословят Его так же восхищенно, с таким же желанием и удивлением, как в первый раз. И удивление их лишь возрастает. Почему? Потому что они всегда видят в Боге что-то новое, Он открывает им новые и новые стороны Своей святости, величия и света, прибавляя к их миру Свой мир, к их любви Свою любовь, Свое ликование к их ликованию.

И ангелы постоянно удивляются, радуясь о Господе, Который, предваряя их радость, являет им новое, еще более удивительное, и тогда они радуются еще больше. Всё это не имеет конца, и так будет и в вечной жизни. Да, именно так мы будем жить в Раю – постоянно славя Господа, потому что перед нами будет Тот, созерцанием Которого невозможно пресытиться, – Сам Господь и Его любовь. Потому в Раю и не будет ни пресыщения, ни конца.

Архимандрит Андрей (Конанос)