Славят Господа вздохом, словами,
славят жестом ладоней, колен.
Все в ком есть благодарность – «славяне»,
иногда уводимые в плен.
Светом солнце, сады соловьями,
лес журчаньем речушечек-лент
славят Бога, а значит – «славяне».
Жаль, что точит творения тлен.
Предки шли на врагов и сломя их
не жалели на жертвы полен.
Покрестившись же стали славяне
строить храмы над тишью полей.
Снова идолов старых сваляли
часть народов, их ум ослеплен.
Их бесславья бегите, славяне,
возлюбившие Бога с пелен.
Нет славянских солдат оловянней.
Беден, стоек, огнём закален.
знает воин – в дни мира славяне-
аки голубь, в боях – аки лев.
Как Мефодий, Кирилл прославляли
Вседержителя! Каждый болел,
чтоб несли православье славяне
и мир тёмный от волн их белел.
Млечный путь над главами поющих
перепёлок, сверчков, ветров,
женщин, милостыню дающих,
боль таящих, доя’щих коров.
По законам гостеприимства
предлагают сметану, творо’г,
неподдельного материнства
вздох про горечь моих дорог.
Чая, пахнущего душицей,
слово чающих от души,
что их гости будут молиться
за состарившихся в глуши.
Мёда, яблок, блинов, шарлоток
съесть заставят, дадут с собой.
Взор хозяев улыбчив, кроток,
нрав негордый, негородской.
«Заезжайте, всегда вам рады!» –
говорят, махая вослед.
Впереди утраты, преграды,
час приёма ждут десять бед.
Но пока закатные тучи
для лучей – большие холсты.
В молоко и навоза кучи
превратились травы, цветы.
«До свиданья!» – скажу и правда,
как влюблённый свиданья ждёт
буду ждать, что меня обратно
в юрты дымные занесёт.
Чтоб попить молочка, чтоб млечность,
унося на свои пути,
няньку вечности – человечность
улыбающейся найти.
Августы, императоры, василевсы,
цари непобелённой вселенной,
сказавшие, что аполлоны, зевсы
– бесы, бесчувственные полена.
Константин с Еленою – сын и мама,
как Христос с Богоматерью на браке канском
во’ды народов творили упрямо
вином на празднике христианском.
Великая милость – когда сыночек
устав от походов, предательств, подлостей
к маме – лекарству своих одиночеств
может прийти укрепляться в совести.
Сидеть и рассказывать за пирогами,
как расшалились германцы в Галии,
как приближённые стали врагами,
как обнаглели архонты Италии.
Как оскудело священство любовью
после прихода свободы и денег,
как прибавляется к нездоровью
груз колебанья в святых идеях.
Мама достанет душистую партию
свежепечёного с сладкой начинкою,
чаю нальёт. Вникнув в скорбную хартию,
сыном прочтённую, капнет слезинкою.
Переведёт разговор на прекрасное
– о путешествиях, доблестях прошлого,
вспомнит забавное, детское, разное –
лишь бы рассеять мрак грусти непрошенной.
А над Царьградом рассыпались звёзды,
в чудном саду разыгрался кузнечик…
– Надо ложиться, сыночек, уж поздно.
Бог всё управит в делах человечьих.
Песню споёт, ту что в детстве певала,
перечитает молитвы о сыне,
о государстве, чтоб то процветало
цветом нетленным Господней святыни.
Нету свершений без помощи мамы
– недостаёт доброты в управленье.
Мамины кухни прекрасны как храмы,
льющие в раны Земли исцеленье.
Из всех пасхальных крашеных яиц
проклюнутся веселия цыплята.
Сквозь скорлупу неумолимых лиц
пробьётся радость, гнавшая когда-то
тоску столиц.
По бледно-серым словно провели
чудесной кистью ласкового слова,
зацикленую речь перевели
на древнего журчащую обнову,
боль разгребли.
В яйце таится будущий петух –
для будущих Петров напоминанье:
трусливость, выражаемая вслух
приносит нестерпимое страданье,
смущает дух.
Мы бьёмся яйцами, некрепкая броня
куриных эмбрионов вся помята.
Как быстро вырастает ребятня
в запрятаного под броню солдата,
войну браня!
Не лебедица, не орлица, не сова,
а курочка забавная нас кормит.
С её подарком говорят слова,
меняющие мирозданье в корне,
ступень из рва.
Как Магдалина к кесарю вошла,
мы входим щедро поделиться чудом
к ведущим планетарные дела,
но христианство прячущим под спудом
при виде зла.
«Христос воскресе!» – и дают яйцо
с такой улыбкой, будто на ладони
бессмертья обручальное кольцо,
таблетка всеотъемлющая боли,
благ деревцо’.
ПРО МОЮ ЗНАКОМУЮ, НАШЕДШУЮ ЛЕТУЧУЮ МЫШЬ С ПОЛОМАННЫМ КРЫЛОМ
Даша лечила летучую мышь,
гладила неповторимые крылья.
Кот нелетучий от грозного: «кыш!»
перелетел к доеданию гриля.
Мышь, но летучая… странно весьма,
словно по полу ползущая птица.
Цель для неё – не зерна закрома.
Даша не даст до земли опустититься.
Мышь та похожа мордашкой, крылом
на пригвождённого всадником змея.
Воин Георгий, воюя с врагом,
одолевал всепрощенье имея.
Как одолеть одолевшие нас
высокомерие, жёсткость брезгливость?
Как полюбить неприятных для глаз?
Их неприглядность, кусачесть, строптивость?
«Мышек летучих» кружил карнавал.
Девушек скрыли забавные маски.
Мир извращённый наивных ломал.
Драмами кончились многие сказки.
Значит и Даше, отправивши мышь
после леченья к полётам чердачным,
надо заняться починкою «крыш»
всем изувеченным, всем неудачным.
Вниз головою под крышей вися
мышь повествует шерстистым знакомым
про обращенье слезя сквозь «нельзя»
Даши к прислушивающимся иконам.
Братья и сёстры, полюбим мышей
серых, летучих, двуногих, скорбящих!
Чёрствых из Царства погонят взашей.
Впустят жалеющих, настоящих.
Символ веры есть… Символ неверия
захотелось составить теперь.
Пусть висит на стене у преддверия
похоронкою, списком потерь.
Я не верю весенней погоде,
Губит гланды, цветочки мороз.
Я не верю, что в нашей природе
без шипов будут стебли у роз.
Я не верю собакам без це’пи –
слишком шрамы мои видны.
Я не верю, что обесценят
голос долга, чувство вины.
Я не верю политикам, судьям
комментаторам, цифрам бед.
Я не верю, что в русских судьбах
не осталось силы побед.
Я не верю себе в сужденьях,
в обещаньях, во всём подчас.
Я не верю, что в насажденьях
европейского – свет для нас.
Я не верю просящим деньги
беззастенчиво и всегда.
Я не верю в размер по тени,
в несчастливые дни, года.
Я не верю в нечистых духов –
вижу их на каждом шагу:
в раздуванье нелепых слухов,
в том, что всех простить не могу.
Я не верю умом в Воскресенье,
оно зримо, то в нас, то вдали.
О, апостол Фома, укрепленье
всем в «неверье» и в вере дари!
Успокоилась буря большая –
многоглавый лукавый дракон.
Лишь осталась «Бурёнка больная» –
ветер мусор несёт не балкон.
Буря шла несгибаемо, буром,
как толпа на попранье дворцов.
Гром стрелял огнедышащим дулом,
проверяя сердца мудрецов.
Подымалась завеса из пыли,
выли псы, голосили ослы.
Стёкла бились, кустарник спалили
раздуваемые костры.
С гор срывались огромные камни,
выбегала за берег река.
Страха непререкаемый Каин
говорил: «завершились века».
А теперь много грустного смеха
над утратившем веру собой,
что сбежал, как боец-неумеха,
проиграв с боязливостью бой.
Тишина воцарилась к закату.
Собирает старушка бельё.
Вновь не знаю я жуткую дату
переезда в иное жильё.
Из под тумбочки выползла Мурка,
распрямился примятый пион.
Буря греет, как всадника бурка,
устающих от сытых времён.
ПЛАЧ О РАССУДИТЕЛЬНОСТИ
Несовместимость, несопоставимость
с обидой выгнали скиталицу-любовь.
Несдержанность, немирность, нелюдимость
приказ дают: «Упорно прекословь!»
По головам разлита отчуждённость.
Коварно осудимость разрослась.
Вот отдалённость, неопределённость
глаз разорвали трепетную связь.
Стоит ржавея и незаживая
душа – разэлектриченный трамвай.
Тяжёлая, бездвижная, большая.
Вай-фай не ищет, требует хай-вай.
Но иногда дурна сопоставимость,
опасна совместимость, зла любовь,
преступна сдержанность, отвратна примиримость,
бить нужно в глаз, насупливая бровь.
«Сшиванью время. Раздиранью время»
– напутствовал премудрый Соломон.
Противоречья разрывают темя.
Чему сегодня час определён?
Сшиваю чуждое. Родное раздираю.
Терплю опасное. Полезное браню.
Поссорившихся блу’дней примиряю.
Влюблённых к разлучению гоню.
Стараешься понять – где воля Бога,
где человечская, где капкан бесо’в.
Незаведённость умственных часов,
ненаведённость совестных весов
в себе чиню оплошно и убого.
ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
Идёт событий череда
в задумавшийся дом,
спешит еда, ползёт беда,
врывается в окно вода,
став радостным снежком.
Идут волхвы через холмы,
столетия, сердца.
Текут псалмы, плывут чалмы,
приятный холодок зимы
румянит гладь лица.
Идёт звезда. Попутно с ней,
а может с ней в руках,
хранитель трудодней людей,
проходит ангел меж свечей,
сокрытых в облаках.
Идут поспешо пастушки,
тропинкою ночной.
скулят щенки, поют сверчки.
Колючек цепкие крючки
на ткани шерстяной.
Идёт забавный ишачок.
Марию он везёт.
Седой Иосиф без очок
опасный лог, подъём дорог
привычно узнаёт.
Идёт история кругом,
бегут в ночи ветра.
Один шажком, другой бегом
мы переходим в вечный дом.
День входит во вчера.
Пойдём скорей – молить, искать,
творить, дружить, любить,
растить, писать, лечить, спасать,
переплавляться, защищать,
средь сказки странствий жить!
МОРОЗ
В раздольях вечной мерзлоты,
в селеньях мерзости невечной
куётся образ красоты
души упорно человечной.
Всем неудобствам вопреки,
убогой логике в отместку
боль превращается в стихи,
в преображения повестку.
Предательствам наперекор,
перепугавшимся вдогонку,
терпевший ощутит простор,
заменит рожу на иконку.
На стёкла изморозь легла,
экран заполонили мрази.
Но мысль устойчиво тепла.
Неординарна в каждой фразе.
Преблагодарна, весела,
хоть бешеное невезенье
мозолит руки, жжёт тела,
зовёт тоску на новоселье.
Нам не обещаны никем –
полив в теплице, пляж у моря.
Нас ждут созвездия проблем,
соцветия оттенков горя.
Над печкой сушатся штаны,
разрезанные при скольженье.
Под рассужденья тишины
в уме идут передвиженья.
А завтра снова на пути
морозные и грозовые –
бесценный жемчуг слёз нести,
в платочки спрятав носовые.
ПЛАЧ ОБ ОТСУТСТВИИ КРОТОСТИ
Блаженны кроткие…
Смотрю вназад себя:
обиды, пререканья, раздраженья.
Ждала любвеобильная семья
мальчоночьих горячек остуженья.
Блаженны кроткие…
Вчитался в дневники:
«я не слуга им», «глупо»,
«бить шакала»,
«да нами управляют дураки».
Мной созданы лекала для накала.
Блаженны кроткие…
А я не укрощён.
Размерище «губы» не укоро’чен.
Дурацкий мой язык раскрепощён.
Чудацкий мой рассудок раскурочен.
Блаженны кроткие…
«Но мы же не кроты,
чтоб жить подпольно, подчиняться слепо.
Мы созданы для штурма высоты.
Подставить щёку правую нелепо»
Блаженны кроткие…
– А чё он сам полез?
– Я б всё простил, но только не такое.
– Ты – еретик.
– В тебя вселился бес.
– Сокройся с глаз, оставь меня в покое.
Блаженны кроткие…
Земля – наследье их.
Земля, что в вечности. И временная тоже.
Издёвками лечу врагов своих.
Прощаю их, сначала уничтожа.
Блаженны кроткие…
Надеюсь чрез года
исполнить заповедь, исполниться любовью,
возненавидеть гордость навсегда,
злословье выкинув, привыкнуть к славословью.
12 января 2017 года
ТВАРИ
Опять ругаются. «Ты – пакостная тварь..»
Ведь слово «тварь» ругательное ныне.
А как светло’ сияло оно встарь,
исполненное мудрой благостыни.
Тварь – всё, что тварно. Из руки Творца
все вышли многогранные, святые.
Душонки подлые, блудливые тельца
от нераденья гнусные такие.
Тварь – ангелы. Тварь – Солнце. Тварь – Земля.
Огонь и ветер, звук и запах – твари.
Мы – твари сложные. Пылая иль пыля,
поём о Троице, болтаем о товаре.
Животные для нас сотворены.
А демоны – отпавшие творенья.
Грех тоже творчество. Но каждому даны
дни исправленья, пересотворенья.
Мы сказку можем в жизни претворить.
Мы можем беды натворить большие.
Как тварь дрожащая мы научились жить –
хитря и ползая, паршивя и фальшивя.
Идеи – твари. Твари, также, то,
что Бог создать позволил человеку –
все эти теле-авиа-авто.
Их вечность выбросит, как безделушку в реку.
О, твари милые, прекрасные друзья,
творите правду, не творите глупость.
Вам в помощь вся глубинность бытия,
святая солнечность, таинственная лунность.