ХАНЫ
Ханы смотрели на эти же травы и скалы.
Хлеб с молоком так же пахли и выли шакалы.
Так же промокли в подъёмах Курдая, устали.
Капли снежинками стали и кони испуганно ржали.
Ханы, как мы, унывали, любили, скучали,
рвали тюльпаны, глядели в огонь и молчали.
Ветры в печали, рассветы в веселье встречали.
Пели, скорбели, мечтали, кричали, ворчали.
Ёжиков, сусликов, нищих, бездомных кормили,
метко стреляли, шутили, рыдали навзрыд на могиле.
Звёзды светили, сверчки стрекотали в июле.
Розы пьянили, трезвили звон стали, свист пули.
Мамы жалели. Смерть крылась в бокале, в кинжале.
Жёны скорбели, похожих сыночков рожали.
Ханы читали и Бога усердно искали
в Мекке, в России, в Тибете, в заоблачной дали.
Ханы, как все, умирали… Простым долголетья желали.
Строгих ругали, вслед гордых шипели, плевали.
Ханы, вы быстро скакали и живо глядели.
Ныне вам памятник каменный с гимном метели.
Вы доскакали до славы, а может до цели –
милости Бога к достойным, некаменным ханам.
Пусть их усадят с прощёнными за дастарханом.
18.03.2008, Джамбульская обл.
ВЕЧЕР В СТЕПИ
Акбота с Алтынай умывают уставшие руки,
замесившие хлеб, отмахавшие вслед при разлуке.
И восходят на гору, глядят на дорогу, где стадо
возвращается вечером, пыль поднимая к закату.
Это схоже с кажденьем (прекраснейший ладан терпенья),
как и дым от костра, и над степью полночное пенье.
Акбота с Алтынай видят доброе небо, а выше
есть Невидимый глазу, но сердце увидит, услышит.
Как отец пригоняет овечек под крыши загонов,
так Господь собирает к Себе нас с опаснейших склонов.
Вот Сакен уже близко, коров раздаётся мычанье…
Как прекрасны цветы и двух любящих душ ожиданье.
Как прекрасны здесь камни и розовый цвет саксаула,
лёт орлов, стрекотанье сверчков, отдалённость троих от аула.
Мать и дочь дождали’сь, и уже опустилась прохлада.
Белизна молока растворяется цветом заката.
Близких души нас ждут, хлопоча за посмертным порогом.
А от этого легче идти по колючим дорогам.
14.06.2008, Алма-Ата
НА ДЕНЬ ВЕЛИКОМУЧЕНИЦЫ ВАРВАРЫ
Отец Варвары Диоскор
отсёк ей голову, презревши
родство, былой дитём восторг,
обесовевши, озверевши.
Главу, которую держал
как драгоценность в день рожденья,
с улыбкой гладил, украшал
в блеск злата, в чудные каменья.
Главу, что нежно наполнял
нектаром знаний и умений,
в владенье коей обещал
всю полноту своих имений.
Главу похожей на отца,
с любовью «папа» говорившей,
готовой в час его конца
молиться нежно о родившем…
Как переменчив человек!
жесток, лукав, кровав, коварен.
Яд в чаше уст, под кровлей век,
в провалах мысленных развалин.
Родители вглубь детских глав,
внесли, впустили, насадили,
то, что губительней отрав,
весь стержень жизни разрубили.
Теперь по улицам бредёт
толпа детишек «безголовых».
И даже Диоскор замрёт
пред злобой диоскоров новых.
О, если б не Варварин вопль
о нашем страждущем народе,
остался бы от нас некропль,
укроп в нью-йоркском огороде.
ДЕСЯТЬ ПРОКАЖЁННЫХ
Самый наш огромный орган – кожа.
Это золотое оперенье,
с рукавами ручек, ушек, ножек,
с дырочками зренья, говоренья.
Это варежка, смягчающая холод,
полотно над мясокостной грудой,
бархат глаженый, когда ещё ты молод,
ставший в старости холстиной мятой, грубой.
Мы на ней увидим, как на карте
след боёв, укусов, опьяненья.
Кожа-свежий снег, темневший в марте,
тающий во тьме захороненья.
Жили как-то десять прокажённых,
миллиардов прочих делегаты.
На их коже, гнойностью прожжённой,
обличились их проклятья, маты,
кражи, избиения, измены,
крик на мам, терзание скотины.
Кожи разрушаемые стены
это рассказали, как картины.
Будем рады, что на нас не видно,
то что в нас. Грехи Творцом сокрылись…
Кожа лиц краснеет, если стыдно
и румянится, предощущая милость.
В мире внешнее так оборудовано,
сокровенное так изуродовано.
Вместе с лесом сердце обрубано,
всё постыдное обнародовано.
Потянулись из города беженцы
в путешествия, в дачные домики –
хоть немного природой утешиться,
хоть потрогать лопаты да ломики.
Хоть чуть-чуть отдохнуть от вращения,
развращения, денег ращения
в заповедниках богообщения,
на уроках в себя возвращения.
Благодарность вам дедушка с бабушкой –
детство с юностью сделав мне дачными,
показали, что жить – очень радужно
в дружбе с тяпками, гра’блями, тачками.
Николай Чудотворец, в скитания
уводи нас почаще из города.
Для любви так нужны расставания,
ощущение холода, голода,
ощущение трудности, скорбности,
непонятности, боли, опасности.
А кругом чтоб вершины и пропасти,
переполненные прекрасности.
ВЕЧЕРНЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ
Что день грядущий нам готовит?
Сосульки дивной красоты.
Снежинок нежные цветы.
Гудящий смог Алма-Аты.
Гор зазывающих хребты.
Салаты разной вкусноты.
Друзей из Африки postы.
Щелчки, обычные в посты.
Собора древние кресты.
Книг светозарные листы.
Часы наплывов черноты.
Минуты детской чистоты.
Звук неприятной частоты.
Паденье с хрупкой высоты.
Касанье вечной доброты.
Скорбь от возросшей полноты.
Боль от своей неполноты.
Портретов милые черты.
Ловушки дерзкой наготы.
Слов утешительных бинты.
Врагов коварные финты.
Понтов ажурные банты.
Недосожжённые мосты.
Недозажжённые мечты.
Незаводимые винты.
Необходимые коты.
Нехватка мудрой простоты.
Исканье в чувствах остроты.
Тиски сердечной маяты.
Но, сильно не волнуйся ты.
Прими без глупой суеты,
что день грядущий нам готовит.
НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ
Нечаянная радость исцеленья
отгонит размечтавшуюся смерть.
Бессмысленную мира круговерть
наполнит неотмирного свеченья.
Нечаянная радость пониманья
придёт на смену вялости ума.
А к чистоте зовущая зима
предотвращает перегрев сознанья.
Нечаянная радость возвращенья
друзей далёких, полноводных дней
зажжётся над дорогою твоей,
даст изреченьям новые значенья.
Нечаянная радость разрешенья
задач неоднозначности земной
да вспомнится слабеющей душой,
чтоб возопить к Владычице спасенья:
«О, Богоматерь, в миллионный раз
соделай невозможное для нас!»
ГРАНИЦА
Знакомых провожаю за границу,
за некую условную черту,
перед которой чуточку дрожится
и за которой – словно на посту.
Католицизмом и капитализмом
нас напоили прежние века.
Но тяга к ним кончалась катаклизмом,
чтоб русских снять с опасного крючка.
А есть граница: можно и не можно –
граница в совести, нарушившим – расстрел.
Ну то есть – станет тошно и тревожно,
от некотрых мыслей, слов и дел.
С теченьем лет способностей граница
отчётливей нам слабеньким видна.
Ошибки помогают сохраниться
от шибкой ревности – всех вытянуть со дна.
Граница жизни, смерти и бессмертья
всё чаще пред глазами предстаёт.
И птицы счастья радужные перья
душа в подушку гробную кладёт.
Печаль и радость в нас всегда граничат.
Безумство с разумом зовут к себе без виз.
Граница горизонта смелых кличит.
А с ограниченностью безграничность близ.
Ну вот таможня с паспортным контролем
у провожаемых осталась позади.
Давайте по-солдатски ум настроим
стать пограничником в изменчивой груди.
24 декабря 2016 года
НА ДЕНЬ СВЯТИТЕЛЯ СПИРИДОНА ТРИМИФУНТСКОГО
Нам всем нужны уборы головные-
как знак отличья, как кусок тепла,
чтоб чрез язык в извилины чужие
неохлаждённой мысль перетекла.
Бывает часто шапка «не по Сеньке»,
не по сезону, не по голове.
Бывает приносящая спасенье –
монаха клобук, каска на войне.
Оденешь безкозырку-тянет в море,
возьмёшь папаху-рвёшься на Кавказ,
цилиндр уместен при научном споре,
в фуражке ждёшь, что отдадут приказ.
Легко идёт торговля в тюбетейке,
а в гермошлеме кажется-взлетишь,
молиться проще в греческой скуфейке,
в венке лавровом ярче говоришь.
В берете синем – все пути к геройству,
в китайскойй шляпе представляешь рис,
в пчелиной сетке место безпокойству,
в противогазе ощущаешь риск.
Тоску по сте’пи чую в малахае.
Об осени напомнил капюшон.
Колпак хирурга натяну вздыхая.
В самбреро слышу кастаньеды звон.
В чалме глядишься сказочником древним,
в бандамке по-пиратски завизжишь,
в ушанке зимней поспешишь к деревне,
в шапо пижонском выедешь в Париж.
Но голова глубинным содержаньем
у каждого, конечно же, своя.
И невозможно шапкозакиданьем
исправить неисправности житья…
Пример прекрасный простоты бездонной
даёт святитель дивный Спиридон.
Он на глубокой плоскости иконной
в плетёнке пастухов изображён.
Своей смиренной, чуткою душою
он смотрит в нас, вздыхая и скорбя…
Как трудно, голова моя, с тобою!
Что мне одеть, чтоб исцелить тебя?
ПОЛОМКА ДРУЖБЫ
Связь барахлит, её галлюцинаций
достаточно, чтоб повязать тоской.
Неслышимость – одна из операций,
свершившаяся ныне надо мной.
Привязанность опасна, но наверно
отвязанность от общества страшней.
Короче:мне сегодня очень скверно
от долгого молчания друзей.
Привязанность бывает вызывала
развязанность и фамильярный тон.
Душа моя больная забывала
стоять пред другом, словно у икон.
Перебираю разные причины:
безденежье, забывчивость, бойкот,
поломка интернетовской машины,
секретный срочный на войну отлёт.
Прошения прощенья посылаю
в молчанье долгое, в ночную немоту.
Хотя умом, конечно, понимаю:
разлука – дополнение к кресту.
Никто меня не может кроме Бога
всегда любить, писать всегда в ответ,
всегда судить сочувственно, не строго
моих поступков и суждений бред.
Кляну мою нечуткость, безответность.
Я тоже многих бросил и забыл.
Моё высокомерие и вредность
вернулись мне, забрав остатки сил.
А за окном в права вступает утро.
Картины в окнах выставил мороз.
Скучающие сердцем по кому – то
увидят мир чрез микроскопы слёз.
АВИАКАТАСТРОФА
Упал наш «Ту». Все «Новости» глядят,
томясь вопросом: кто же виноват?
В тиши глубин десятками веков
накапливались кости моряков.
В веках последних падали туда
уже не раз воздушные суда.
Теперь на дне добавилось смычков,
труб, барабанов, скрипок, орденов.
В виолончелях рыбы будут жить,
коньки морские струны теребить.
А струны душ перебирает страх –
что мы на дне, что наша смерть на днях.
Причина в чём?Удачный план врагов?
Просчёт пилотов?Чей-то груз грехов?
Не так уж важно. Шедшие ко дну
летели по’ небу для Неба на войну.
Одну из войн, что кроткий наш народ
за чьи-то души бедные ведёт.
Едва ли всех погибших жизнь бела’,
но судит Бог последние дела.
О, если б мне лететь в предсмертный миг
спасать чужих и утешать своих!
27 декабря 2016 года
НОВЫЙ ГОД
Бывают годы жутких потрясений.
– Ты не из них ли, приходящий год?
На череду смертей и воскресений
смотреть продолжит человечий род.
Прекрасна встряска!Котиков наглючих
возьмут за холку, потрясут слегка.
Как не тряхнуть ногою от колючек?
Как не стряхнуть с одежды уголька?
Землетрясения стучат в сердец ворота.
Они откроются, а мозг начнёт варить.
В монастыри год уведёт кого-то,
чтоб полюбить, поверить, сотворить.
«Ах, потрясающе!» – о слове чьём-то скажут
те, у кого правдо’метр стрясён.
Для них эффект сиюминутный важен,
а смысл глубинный страстью осквернён.
На трассах – кочки, в небе – турбулентность
трясут, как пьяниц, ясно говоря:
изменят все, лишь в Боге неизменность,
не забывайте жить благодаря!
Трясёт давленье и температура,
чиханье с кашлем дополняют их.
Но лучшая пришла литература
от гениев чахоточных, больных.
Колонны сотрясаются от взрывов,
маслины обтрясает смерти шаг.
Не станем же мишенью чьих-то тиров,
поставим фильтры мудрости в ушах.
В перетрясеньях зёрна от песчинок
отсеются для варки чудных каш.
Мир потрясённый требует починок.
Их совершит Господь Премудрый наш.
И затрясутся люди от восторга,
от смеха чистого, от трепета любви…
Что год ни дал бы: хины или торта –
возьми, прими, вкуси, благослови.