ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Враги, любить которых заповедано,
лежат, ромашки русские примяв.
На нашу землю кровь сочится медленно.
Взлетает ворон, сердце расклевав.
Теперь они опять нам стали братьями.
И, скидывая трупы в чёрный ров,
солдатик крестится. В церквях перед распятьями
как не сказать внушённых болью слов?
«Прости их, Господи, казнённый меж разбойников,
татар, поляков, франков, немцев – всех,
нас беспокоивших набегами покойников,
невольно врачевавших русский грех.
А в дни победные пошли им, поражённым,
и их потомком милости Твои,
как посылал блудницам, прокажённым.
Суди их не по правде – по любви!».
ЭВАКУАЦИЯ
Любому человеку нужен тыл –
семья, друзья, рыбалка, книга, дача,
места, где он бы от войны остыл,
беседуя, лечась, любуясь, плача.
Нужна возможность спрятаться от всех,
стать беженцем, хотя бы на немного.
За тишиною следует успех.
За размышленьем промышленье Бога.
Любому государству нужен тыл –
богатые сердечностью селенья,
где раненые наберутся сил,
где возрастает хлеб для наступленья.
Нужна возможность спрятать от врагов
науку, руководство, производство,
творцов мелодий, кинофильмов, слов,
талантородство и животноводство.
Благодарим великий Казахстан.
Эвакуаций и репатриаций
тяжёлый крест был Богом ему дан,
сплетенье языков, религий, наций.
Три миллиона новых сыновей
приняли степи в горном обрамленье.
Гостеприимной чуткостью своей
казахи врачевали разделенье.
Красавица моя Алма-Ата
вдруг сделалась Москвою, Ленинградом.
Тянь-Шаньских гор святая красота,
приравнена к лекарствам и наградам.
Любому начинанью нужен тыл
– священный опыт прежних поколений.
Желаю чтоб никто не позабыл
военных огневых преодолений.
Нужна возможность спрятать, сохранить
от наглой лжи истории страницы.
Давайте не разучимся любить,
прощать, общаться, жертвовать, молиться!
НЕВИДАЛЬ
«Вот так невидаль» – скажут бродяги
у какой-нибудь новой горы,
обнаружив под корнем коряги
букарашек цветастых миры.
Дали невидаль переполняет.
Оттого, что мы дома лежим,
сердцеведенье наше страдает.
Поскорее для странствий сбежим!
Стрекотанье кузнечика вли’лось
в шум реки, в колыханье дерев.
Стадо козочек с меканьем ви’лось
по тропе под сорочий распев.
Шмакодявки толкали козявок,
мурашата дразнили жучков,
пчёлок, гусениц, пёстрых малявок,
червячков, паучков, светлячков.
Незабудки дополнили маки.
Среди лилий сурепка вплелась…
Всюду символы, вызовы, знаки,
смыслы, с вечностью чёткая связь.
Снова в горы спешу на свиданье,
чтобы невидаль там повидать.
Мне невидимо дали заданье
неприметным, неведомым стать.
Занесём себя в «Красную книгу»,
скоро странников вырубят вид.
И сердечность сорвёт, как веригу
городской интернет-индивид.
ЗАКАТ
Вода, кочующая в виде облаков,
вода, бликующая в виде ледников,
вода, воркующая в виде ручейков,
закатом чудным орозовлена’.
Душа, ночующая в благостных горах,
душа, плутающая в опцийных мирах,
душа, не ведущая о своих дарах,
закатом чудным оздоровлена’.
Любовь, умученная гордостью людской,
любовь, удушенная жизнью городской,
любовь, укушенная сытою тоской,
закатом чудным подзаряжена’.
ЛЁД У РЕКИ
Лёд тронулся – потрогал взгляд его,
потрогали промокшие ботинки.
Спасателей у речки – никого.
Полезней возвратиться на тропинки,
не проверять бессмертья своего.
Так хочется пройти до полыньи
по хрусталю, по мелу над журчаньем,
печали незастывшие свои
врачуя благодарственным молчаньем,
похожим над преддверие любви.
И видишь – анфилады, кружева,
дворцы, аркады, свадебные платья,
кусочки неземного торжества,
святого чуда снежные объятья,
звоночки приближенья Рождества.
А если лёд не выдержит меня,
как друг прекрасный и нетерпеливый,
я провалюсь, в себе объединя
испуг невольный и восторг счастливый,
смеясь и фыркая, плескаясь и звеня.
Потом начнутся – горла краснота,
горенье ссадин, боли перелома.
Но выловлены в речке красота
и чистота, и пребыванье дома,
и сро’дство малое юродивым Христа.
ПРИМИРЕНЬЕ
Как примиренье трудно примерять
на сгорбленного болью безразмерной.
Всплеск революций надо усмирять
в башке безбашенной, в душонке маловерной.
Я вспоминаю громыханье ссор
во дни неозлобляемого детства –
на крик переходящий разговор
словами, что страшнее людоедства.
Приезды “неотложки”. Корвалол.
Плач женщин. Мрак бойкота. Взгляды ада.
И каждый молчалив, насуплен, зол,
бесчувствен к детскому кричанию: “Не надо!”.
Потом через неделю или две
начнут общаться сухо, отрешённо.
В перетруждённой нервов тетиве
дрожанье гнева, отголоски стона.
Но миротворцев радостную рать
Господь рассеял по Земле кричащей.
Нас тоже приходили примирять
знакомые с душой мироточащей.
Мириться сложно, даже и родне.
А если государства разорутся –
холодной и горячей быть войне,
страницы памяти о дружбе разорвутся.
Я знал людей, что, даже умирав,
не умирились с мнимыми врагами.
Злопамятность опаснее отрав.
Несётся прессою, основы ураганя.
Так страшно жить. Поэтому прошу
прощенья, примиренья, воскрешенья.
Тушуюсь малость, но затем тушу
огонь обид водою сокрушенья.
9 декабря 2018 года
ДЕКАБРЬСКИЕ ГОРЫ
Стою. Смотрю. Над снегом сухостой –
скопленье неизученных символик –
контрастный с говорящей белизной
славянской доли, сшившийся из долек.
Сижу. Смотрю. Над курткой сухостой –
предсмертный, траурный, колючий, шелестливый,
созвучный с капюшона чернотой.
А я под ними странствием счастливый.
Лежу. Смотрю. Под небом сухостой
от солнца воскрешённый, золотистый,
возвышенный вечерней синевой
в сравненье с жизнью кончившейся чистой.
12 декабря 2018 года
ПЕРЕД БЕГСТВОМ
Мирское, светское, житейское пришло.
В гарь из горы меня уволокло.
Чтоб сделать денежным, наглаженным, пустым,
музейным соколом, патроном холостым.
Удобно развалившись за столом,
вещаю о пощении былом.
Комфортно раскатавшись на авто,
разоблачаю – кто есть в Церкви кто.
Роскошно разлетавшись по морям,
даю подкормку внутренним зверям.
Беспечно расшутившись в алтаре,
похвастаюсь – как плакал на горе.
Бездумно расточив минуты дня,
читаю легкое, доступное для пня.
Бесцельно распыляясь на экран,
впадаю в каждый вылезший капкан.
Бесстыдно рассуждая о святых,
живу в непослушаниях своих.
Но это всё – источник тошноты,
пред бегством в строгость горной красоты.
14 декабря 2018 года
БРАТ СНЕГ
Снег просился: “Сделай фото
моего белокруженья,
моего белодвиженья,
моего белосложенья.
Может убелится кто-то.”
Я ему ответил: “Что ты!
Моего делокруженья,
моего мозгодвиженья,
моего стихосложенья
хватит убелить черно’ты”.
Снег же, взяв веселья ноты,
объяснил без раздраженья,
что Творец всего движенья,
дал нам общее служенье –
белосердные заботы.
ПОСЛУШАНИЕ
Полезно слушаться, учиться, вопрошать,
быть подчинённым, связанным, водимым,
дела благословеньем украшать,
смирением гордыню разрушать,
бороться с самоволием любимым.
Но запорожской вольницей полны
мои незаузжённые поступки,
наполеонством помыслы больны,
решения по-сталински стальны,
без обсужденья, выверки, уступки.
А, впрочем, это только до пинка,
толчка, звонка, повестки умиранья.
Я – страшный трус до донца ДНК.
От малого болезни возгоранья
моя лихая взбыченность баранья
ломается в течении денька.
Аж не узнать – уступчив, молчалив,
застенчив, кроток, каждому покорен,
к любому послушанию тщали’в,
как пёс, что заласкался, нашалив…
Высокоумье подстрелили горем.
ВЕСЫ ЖИЗНИ
Уравновешенность (предрагоценный гость)
к нам забегала’.
Обвешенности бешенную злость
отодвигала.
Поставила на столике весы.
Вздохнула чутко.
Все взвесила события, часы,
слова, минутки.
И вышло: огорчённости моей –
лишь килограммы
пред тоннами отчаянья людей,
не шедших в храмы.
И насчиталось: убелённость дней
длинней, чем чёрность.
Перетекает скорченность скорбей в
любви просторность.
И оказалось: вражий легион –
отрядик хилых.
Помощников же – добрый миллион
мудрейших, милых.
И получилось: тяжести грехов,
что мной владели,
омылись покаянностью стихов,
болезнью в теле.
И выяснилось: было для чего
вот то и то-то…
Уравновешиванье всех, всегда, всего –
Христа работа.
СВЯТИТЕЛЬ СПИРИДОН ТРИМИФУНТСКИЙ ЧУДОТВОРЕЦ
Святитель Спиридон любил простое.
Был светел, прост, весь – солнышко святое.
Слова простого дружелюбны, сладки,
без фальши, без подвоха, без загадки.
Простой простою пищей доволен.
Простонародным горем тяжко болен.
Простой раздарит деньги без простоя,
простёршись пред Крестом с мольбой простою.
Он стелет речь, как нянечка простынки.
Его советы – ценные посылки.
Просить простого – просто наслажденье.
Простить простому – часть Богослуженья.
Дразнили их порою «простофили».
Но «филия» – любовь. Они любили.
Простым в столице пресно и непросто.
Здесь на сердцах бесчувствия короста.
В простеночек забьются помолиться.
И путаница бесов попалится.
Простому равно – рак или простуда.
На все глядят бесстрашно, как «оттуда».
Проступки у простых порой бывают.
Те в простоте слезой их омывают.
Святитель Спиридон, взыщи нас ложных,
лукавых, многослойных, гордых, сложных!