Снег – возможность следа и слеженья
Кабана голодного движенья,
Волка к индюшатам приближенья,
Чабана унылого броженья
Средь ночных холмов.
Снег – возможность смеха и созданья
Крепостей для меткого киданья,
Горок для паденья и катанья,
Строчек для даренья и изданья
В странах без снегов.
Снег – возможность увидать иначе
Грустные и нежилые дачи,
Променять на горы передачи,
Преуспеть в белотворящем плаче
О судьбе врагов.
Снег – возможность радостно дивиться,
Что снаружи и внутри искрится,
Белы шапки и румяны лица.
Пыльное сознанье убелится
От Господних слов.
Ноябрь 2012, Алма-Ата
НА ДЕНЬ АРХАНГЕЛА МИХАИЛА
Бесплотных сил слетает плотный строй
помочь воющим с невоздержаньем плоти,
разрушить любование собой
участием в молитвенной работе.
Бесплотность радостна, но нам вериги тел
даны для подвига, для боли, для смиренья.
Любой скелета чудного отдел
участвует в труде крестоношенья.
Необходимо чтоб мозоли ног
терпимы были в странствиях далёких.
Перед вхожденьем к счастью на порог
вздох восхищенья рвётся ввысь из лёгких.
Необходим воркующий живот.
Переварив за годы тонны хлеба,
он силы мыщцам замершим даёт,
чтоб сердце донесли от бездн до неба.
Необходимы локти, пальцы рук,
чтоб всех поддерживать, творить пером, лопатой.
чтоб вытащен был падший в яму друг,
чтоб гладить кудри головы лохматой.
Необходим крови’ круговорот,
чтоб поливать отечества просторы.
Поющий и жующий нужен рот,
чтоб улыбаться, влиться в разговоры.
Для плоти важен всплеск бесплотных крыл,
не позволяющий до плотскости скатиться!
Сердечно молится Архангел Михаил,
чтоб лодкам тел о глупость не разбиться.
В ДЕНЬ ПАМЯТИ АРХАНГЕЛА МИХАИЛА
Великий возглас: «Кто как Бог?»
из уст Архангела раздался.
Тот, кто сомненьем занемог,
очнулся, понял, разрыдался.
И этот возглас: «Михаил?»
стал именем, ко всем вопросом,
чин ангельский преобразил,
дух укрепил великороссам.
Его нам часто задают
снег, свет, вершины, звёзды, воды.
Цветы с вопросом тем растут,
цветут крещёные народы.
Но разрушитель бытия
иные мысли предлагает,
чтоб мы спросили: «Кто как я ?»
ласкательно уму внушает.
Иль: «Кто, как он (она, они)?»
Ловушка идолопоклонства
в ночь переделывает дни,
толкает к ломке вероломства.
В конце времён ещё вопрос
у погибающих возникнет…
«О, кто как зверь-глава племён?»
– часть человечества воскликнет.
Архангел чудный Михаил,
разрушь все гордые глаголы,
чтоб человек благодарил
за бед целебные уколы.
Чтоб имя повторив твоё,
ответили мы удивлённо:
«Никто!», всё лучшее своё
неся Христу крестопоклонно.
СКОРОПОСЛУШНИЦА
Скоропослушница, уже сломалась ветка.
Рука вцепилась в маленький уступ…
Застыл над пропастью, вот-вот грудная клетка
не сдержит душу, в речку рухнет труп.
Услыши всех, над пропастью висящих!
Скоропослушница! В крови так много яда.
Смертелен мира яростный укус.
Отраву отврати, моя Отрада.
Преображусь, воскресну, улыбнусь.
Услыши всех, от гордости уставших!
Скоропослушница, семья моя разбита,
как войско, как забытые сердца’,
как у старухи сказочной корыто.
И у лица родного нет лица.
Услыши нас, дары Твои поправших!
Скоропослушница, утешившая многих
непризывавших никогда Тебя,
соедини богатых и убогих,
а богоборцев вразуми, любя.
Услыши вопль в отчаянье молчащих!
Скоропослушница, наутро будет поздно!
И крик застыл в измученной груди…
Пришли Архангелы, прекрасные, как звёзды,
показывая выход впереди!
Услышаны все просьбы. Даже страшно…
22.11.2007, Алма-Ата
НА ДЕНЬ КОЛЕСОВАНИЯ СВЯТОГО ВЕЛИКОМУЧЕНИКА ГЕОРГИЯ ПОБЕДОНОСЦА
Пытливый ум придумывает пытки,
боясь терпеть от праведных убытки.
Чтоб власти, чести, страсти не убыть
приказывают:потерзав, убить.
Колесованье-верх ужасных мук-
костей ломанье, растяженье рук.
Под колесом прибиты острия…
Здесь превращались жизни в жития.
Великомученик Георгий победил.
Его душа как тысячи кадил.
Москва благоухает и Кавказ
молитвами Георгия за нас.
Мы терпим ныне от иных колёс
печальное, ужасное до слёз.
Мы ввергнуты в такой круговорот…
Нас крутит, нас вращает, нас несёт.
Машин колёса раздавили нам
ходьбу пешком, молитву по домам.
Все носятся для чрева своего
и время сократилось оттого.
Как белка в колесе без цели мчит,
так мчится тело, а душа болит.
Вращает деньги банков колесо.
Рулетки круг средь каменных лесов…
«Колёса» наркотических веществ
переплавляют личностей в существ.
Машиной часто называют власть.
Тут под колёса трудно не попасть.
А сколько ещё прочих колесниц
ломают жизнь сердец и поясниц.
Рука Георгия туда ведёт своих,
где нет колёс, где крылья вместо них.
ДОСКИ
В нашем городе выпал снег,
его вовремя не убрали.
И машин оборвался бег.
Они будто бы захромали.
Лёд буграми, салон трясёт,
руль обманчив, колёса лживы.
То на встречную занесёт,
то куда-нибудь над обрывы.
«Колесим по стиральной доске»-
сообщаю шутливо маме.
Сам от срыва на волоске,
в тошнотворной испуга яме.
Помню стирки с бабушкой – трём
на стиральной доске рубашки.
На гладильной доске потом
проутюживаем кармашки.
Сколько досок в жизни людской!
Страшно встать пред доскою школьной.
Страшно «в доску» пьяным домой
возвращаться в юности вольной.
На доске почёта висеть
тоже страшно – тщеславье душит.
На доске по волне лететь –
только смелые могут души.
Страшно доски таскать, строгать
– непрестижно, несовременно.
Под доской гробовой лежать
предстоит нам всем непременно.
На доске качелей к звезде
подлетая юность смеётся.
«Доски шахматные» везде –
всюду белое с чёрным бьётся.
Доски нар заполярной тюрьмы,
доски в топях болот под ЗИЛом.
Доски сбиты в крест. Среди тьмы
он – как солнце братским могилам.
Нам из до’сок всех корабли
в реках сердца построить надо.
Чтоб быстрей отплыть от земли,
убежать из земного ада.
24 ноября 2016 года.
НОЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДОРОГЕ
Ночь глубока, как чашка чая с мамой.
В алмаатинских душах пол-второго.
По сердце сне’га за оконной рамой.
Загадочна дальнейшая дорога.
А пройденная кажется ужасной.
Ужасной и прекрасной в тоже время.
Ботинки сушатся у печки шумно-красной.
Уйду в них рано, ласково покре’мя.
Уйду в преддверие семнадцатого года.
Уйду в предгорие сурового Тянь-Шаня,
где карандашиком по имени «природа»
Господь нам пишет письма, утешая.
Уже согрело ноги одеяло,
но больше – дня прошедшего картины.
Внутри всё неубитое играло,
смотря на предзакатные вершины.
Ночь глубока, как мысли летописца.
Пол-третьего в алмаатинских спальнях.
Под искорками звёзд снежок искрится,
обледеневший покрывая скальник.
Вот так и жизнь – улыбки и ловушки,
приятность и опасность, лёд и пламя…
А мы беспечно тянемся к подушке
ушастыми своими «куполами».
26 ноября 2016 года
ЭПИГРАФ
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет — Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я всё — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слёз не успею ответить,
К милосердным Коленам припав.
ИВАН БУНИН
ПРЕКРАСНЫЕ МЕЛОЧИ
Есть мелочность – привычка мелочиться,
усердно требовать додать копейки сдачи,
от каждого укусика лечиться,
всем усложнять простейшие задачи.
В скандальность вырастают доскональность,
принципиальность, правильность, дотошность,
непримиримость, грамотность, фискальность,
уча меня – сплошнейшую оплошность.
Но есть такая, вроде мелочишка,
которую преступно – не измерить.
пылинка от вселенского излишка,
дарованного, чтоб любить и верить.
Вот запах детства. Заварив душицу,
я погружаюсь в дым воспоминаний,
перебираю каждую крупицу,
уложенную в связь сердечных зданий.
Вот ощущенья, вот предощущенья.
Вот неизглаженное счастья послевкусье,
какие – то мельчайшие движенья,
приправленные юношеской грустью.
Все эти ягодки, цветочки, мотылёчки
уже во мне воспитывали нежность,
уже стихов подсказывали строчки,
предсказывали смерти неизбежность.
Все эти облака над сенокосом,
большие камни с розовым узором,
улыбка радуг в послесловье к грозам
передавали радость с каждым взором.
А встречи в книжках, в поездах, в больницах
с людьми, что рассказали, показали –
как надо думать, наблюдать, молиться,
как победить ненужные печали!
Зимой сосульки – словно из музея.
Снежинки – письма сродников небесных.
Смотрю на жизнь, всё грустное отсея.
В ней не было денёчков нечудесных.
Пусть ангелы покажут в повторенье
дары Творца детально, посекундно.
Мне стыдно, что моё благодаренье
непостоянно, сухо, скупо, скудно.
ПОСТ
Не все ведь лакомства вмещаются в гортань,
тревожа же’лезы шальные вкусовые.
Есть сладости, где непонятна грань –
греховные они или святые.
Я объедаюсь видом наших гор,
обгладываю взглядом все вершины.
Насыщен водопадов разговор,
питательны закатные картины.
Как калорийны милые друзья!
Они тортов переслащённых слаще.
Их до полно’чи доедаю я.
И умоляю заходить почаще.
Салаты книг, окрошки новостей,
шарлотки музыки, пельмени фотографий
пришли к душе придушенной моей,
склады её унынья подограбив.
Жирны любовью мамины звонки.
Вину подобны древние цитаты.
Полезных дел большие пирожки
начинкой вдохновения богаты.
Пытаться надо меньше говорить,
скитаться, видеть, вдумываться в песни,
переживать восторги, веселить,
жить пообыденнее, понеинтерсней?
Отчасти так, но, как бы, и не так.
Святая радость со святою болью
должны соседствовать – как солнышко и мрак,
как вечность с временем, как карамелька с солью.
Поэтому, начав прекрасный пост,
оставим развлеченьем увлеченье.
Но чистых радостей необходим прирост
и веса доброты увеличенье.
29 ноября 2016
УМНОЖЕНИЕ ХЛЕБОВ
Место пустынное, толпы усталые,
путь возвращанья далёк.
Женщины старые, деточки малые,
веры внутри уголёк.
Между холмами, безлюдными скалами
несколько тысяч людей.
Камни ли станут душистыми ха’лами?
Сёмгой ли серый репей?
Ящериц юрких, как в речке пескарики,
не изловить для еды.
Бабочки не превратятся в сухарики,
лилии в чашки воды.
Но умножаются чудно Спасителем
рыбы две, хлебушков пять.
Чудовместителем, чудоносителем
каждый смог радостно стать.
Здесь состоялось хлебов умножение.
В наш же заевшийся век
необходимость уже в уменьшении,
чтоб не погиб человек.
Всем магазины сейчас переполнены,
также всезнайством умы,
но оскудели духовные воины.
Кто поспешит за холмы,
за перевалы, за степи песчаные
ради спасительных слов?
В городе слушают сплетни печатные,
кушают тортики, плов.
Пусть же уменьшится, сгинет, убавится
сытости сладкая лесть.
И человекам ожившим понравится
странствовать больше, чем есть.
Жду безполезных забот убавления,
увеличенья любви,
новых народов Христом уловления
в кроткие сети Свои.
УЖИН
В конце загруженного дня
торжественно приходит ужин
для тех кто голоден, натружен,
посудой ласково звеня.
Припомня завтрак торопливый,
дневной в машине перекус,
к столу прекрасному сажусь
умытый, медленный, счастливый.
Я может ничего не съем,
вкусив величие вниманья,
любви, беседы, пониманья,
подобных сладости поэм.
И осень – ужин перед сном
под снегом зимним. С веток сада
берётся спелая отрада,
стирая память о мясном.
И старость – ужин. Вечер дней
наполнится сердечной пищи,
чтоб путь в нездешнее жилище
душе преодолеть смелей.
Мы сытые. В избе покой.
Продолжит тётя Евдокия
рассказы, добрые такие,
о прежней жизни, злой такой.
Не позволяла тишина
за дружеским столом накрытым
отчаяться больным, побитым.
во все лихие времена.
Мерцают звезды в высоте.
Закончен наш неспешный ужин.
Набравши мыслей, как жемчужин,
любуемся их красоте.
ПОЕЗДКА В ТАЛДЫ-КУРГАН
На полусломанной машине
мы ездили в Талды-Курган
по уважительной причине,
по ублажительным горам.
Желать безоблачного неба
неэстетично и смешно.
Без облаков не будет хлеба-
бездождье высушит зерно.
Без облаков скучнее фото,
воображение молчит,
дуреет от жары пехота,
гром над грешащим не гремит.
Но с эти было всё нормально-
бродили стайки облаков,
преображая нереально
скалистые края холмов.
Цветные камни говорили –
что всё творилось от любви,
орлы таинственно парили
и колыхались ковыли.
Проехав меж долин библейских
мы въехали в предгорный град,
решив немного дел житейских
собрались уезжать назад.
Но здесь в Гавриловке (так звался
Талды-Курган во дни царей)
В засаде доброй оказался
забытый полк моих друзей.
Вкусив еды, молитв и песен
расстаться долго не могли.
Был вечер радостен, чудесен,
воспоминания текли.
Архангел Гавриил, пусть будет
как можно больше городов,
где чуткие встречают люди
из наших и былых веков!